Зло явится с севера.

Дракон пролетел по ночному небу над Беббанбургом. Я сам его не видел, зато видел Финан, а я верю Финану. Он говорил, что зверь был огромный, шкура — как чеканное серебро, глаза горели раскаленными углями, широкие крылья скрывали звёзды. И каждый взмах его чудовищных крыльев вызывал рябь на море, как порыв ветра в безветренный день. Зверь повернул голову в сторону Беббанбурга, и Финан подумал, что сейчас на крепость изрыгнётся огонь, но огромные крылья опять неспешно взмахнули, далеко внизу содрогнулось море, и дракон полетел на юг.

— И звезда прошлой ночью упала, — сказал отец Кутберт. — Мехраса видела.

Отец Кутберт — беббанбургский священник. Он был слеп и женат на Мехрасе, чужеземной темнокожей девушке, которую много лет назад мы спасли из лап работорговца в Лундене. Я зову её девушкой по привычке, но конечно, теперь она женщина средних лет. Впрочем, все мы стареем.

— Звезда падала с севера на юг, — повторил отец Кутберт.

— И дракон летел с севера, — добавил Финан.

Я молчал. Бенедетта приникла к моему плечу. Она тоже ничего не сказала, но её рука крепче сжала мою.

— Знамения и чудеса, — заключил отец Кутберт. — Грядёт что-то страшное.

Он перекрестился.

В тот ранний вечер в начале лета мы сидели перед большим беббанбургским домом, над крышей летали ласточки, внизу, под восточными бастионами, беспрестанно накатывали на берег длинные волны. Я думал о том, что они, бесконечно вздымаясь и опадая, задают ритм нашей жизни. Я родился под шум этих волн, под этот звук я умру. Я коснулся своего амулета-молота, висящего на груди, и попросил богов — пускай я умру в шуме волн Беббанбурга, под крики чаек.

— Что-то страшное, — повторил отец Кутберт, — и оно придёт с севера.

Или, может быть, дракон и падающая звезда предвещали мне смерть? Я опять дотронулся до молота. Я ещё могу скакать на коне, могу держать щит и махать мечом, но к концу дня боль в суставах напоминает, что я стар.

Я прервал молчание:

— Худшее в смерти — не узнать, что случится дальше.

Некоторое время никто ничего не говорил, потом Бенедетта снова сжала мне руку.

— Глупец, — нежно сказала она.

— И всегда был таким, — вставил Финан.

— А вдруг можно и из Вальхаллы увидать, что случится дальше? — предположил отец Кутберт. Христианскому священнику не положено верить в Вальхаллу, но он давно выучился мне потакать. — Или, может, присоединишься к Римской церкви, а, господин? — лукаво улыбнулся он. — Уверяю тебя, с небес ты сможешь наблюдать за землёй.

— Сколько ни старался меня обратить, — сказал я, — ты ни разу не обещал мне на небесах эля.

— Неужели я забыл про это упомянуть? — опять улыбнулся он.

— На небесах непременно будет вино, — заметила Бенедетта. — Хорошее вино из Италии.

Её слова были встречены молчанием. Никто из нас вино не любил.

— Я слышал, король Хивел уехал в Италию, — после паузы произнёс мой сын. — Или, может быть, собирался уехать?

— В Рим? — спросил Финан.

— Так говорят.

— Я хотел бы поехать в Рим, — мечтательно произнёс отец Кутберт.

— Ничего в том Риме хорошего нет, — насмешливо отозвалась Бенедетта. — Одни только руины да крысы.

— И Святой Отец, — почтительно добавил отец Кутберт.

Ему снова никто не ответил. Король Дифеда Хивел мне нравился. Если он решил, что ехать в Рим безопасно, значит, между его валлийцами и саксами Мерсии сейчас мир, и там нет никаких проблем. Но дракон пришел не с юга, не с запада, он явился с севера.

— Скотты, — сказал я.

— Слишком заняты, воюя с норвежцами, — отмёл моё предположение Финан.

— И занимаясь набегами в Камбрию, — с горечью вставил мой сын.

— И к тому же, Константин уже стар, — добавил отец Кутберт.

— Все мы стары, — произнёс я.

— А ещё Константин предпочитает строить монастыри, а не воевать, — продолжал отец Кутберт.

Я не слишком этому верил. Константин — король скоттов, и мне нравилось с ним встречаться — он человек мудрый и утончённый. Но я ему не доверял. Ни один нортумбриец не верит скоттам, как и у скоттов нет доверия к нортумбрийцам.

— Это никогда не закончится, — вздохнул я.

— Что? — спросила Бенедетта.

— Война. Проблемы.

— Будь все мы христианами... — завёл свою песню отец Кутберт.

— Ха! — кратко ответил я.

— Но дракон и звезда не лгут, — продолжил он. — Беда идёт с севера. Так сказал пророк в Священном писании! Quia malum ego adduco ab aquilone et contritionem magnam.

Он помедлил, ожидая, что кто-то из нас попросит перевести.

— Принесу вам с севера зло, — разочаровала его Бенедетта, — и великое разрушение.

— Великое разрушение! — многозначительно повторил отец Кутберт. — Зло придёт с севера! Так написано!

И на следующее утро зло к нам пришло.

Правда, с юга.

С юга приплыл корабль.

Стояла полная тишь, ни дуновения ветерка, со спокойного моря на длинный песчаный берег Беббанбурга лениво накатывали волны. Корабль с крестом на носу приближался с юга, оставляя за кормой расходящуюся рябь, на которой играло золотом утреннее солнце. Корабль шел на веслах, они падали и поднимались медленно и устало.

— Бедолаги небось гребли всю ночь, — сказал Берг. Он командовал утренним караулом на крепостных стенах Беббанбурга.

— Сорок весел, — сказал я, больше, чтобы поддержать разговор, чем сообщая Бергу очевидное.

— И идут сюда.

— Но откуда?

Берг пожал плечами.

— А что сегодня будет? — спросил он.

Настал мой черед пожимать плечами. Будет то, что всегда бывает. Разожгут огонь под баками, чтобы прокипятить одежду, к северу от крепости будут выпаривать соль, мужчины попрактикуются с щитами, мечами и копьями, выгуляют лошадей, закоптят рыбу, наберут воду из глубоких колодцев, а на кухне крепости сварят эль.

— Лично я собираюсь бездельничать, — сказал я, — но ты можешь взять двух человек и напомнить Олафу Эйнерсону, что он задолжал мне арендную плату. И немало задолжал.

— Его жена больна, господин.

— Он и прошлой зимой то же самое говорил.

— И половину его стада увели скотты.

— Или он его продал, — язвительно заметил я. — Больше никто этой весной на скоттов не жаловался.

Олаф Эйнерсон унаследовал ферму от своего отца, а тот всегда вовремя отдавал серебро за аренду. Олаф был здоровенным, крепким и обладал честолюбием, причем, как мне сдается, мечтал о чем-то более интересном, чем пасти овец в холмах.

— Я передумал, — сказал я. — Пожалуй, возьми пятнадцать человек. Я ему не доверяю.

Корабль уже приблизился, и я разглядел трех мужчин, сидящих у кормовой площадки. Один был священником — по крайней мере, носил длинную черную рясу. Он встал и размахивал руками, указывая на наши крепостные стены. Я не стал махать ему в ответ.

— Кем бы они ни были, приведи их в зал, — велел я Бергу. — Пусть посмотрят, как я пью эль. И погоди пока вразумлять Олафа.

— Погодить, господин?

— Сначала узнаем, с какими вестями они явились, — сказал я, кивая на корабль, который теперь поворачивал в узкий залив, ведущий в бухту Беббанбурга. Насколько я рассмотрел, на корабле не было груза, и гребцы выглядели изможденными, а значит, привезли срочные новости.

— Это Этельстан, — догадался я.

— Этельстан? — удивился Берг.

— Корабль не из Нортумбрии, верно? — На местном корабле не поставят на носу крест. — А кто еще может послать священника с сообщением?

— Король Этельстан.

Я глянул, как корабль сворачивает во входной канал, и увел Берга со стен.

— Присмотри за гребцами. Пошли им еду и эль, а проклятого священника приведи в зал.

Я поднялся в зал, где двое слуг атаковали паутину длинными ивовыми ветками с привязанными пучками перьев. Бенедетта присматривала за изгнанием из крепости всех пауков до последнего.

— У нас гости, — сообщил я, — так что твоя война с пауками подождет.

— Это не война, — возразила она. — Я люблю пауков. Но только не в доме. А что за гости?